Тетяна Киценко: “Довічне ув’язнення рівнозначне тортурам. Чи готові ми всіх цих людей катувати й далі?”

В рамках проекта состоится премьера документальной “ПЕНИТА. оперы”, либретто к которой написала Татьяна Киценко. В основе текста – реальные истории осужденных на пожизненное заключение женщин, с которыми удалось пообщаться драматургу в Качановской исправительной колонии. В интервью “Цензор.НЕТ” Татьяна Киценко, которая является также автором и куратором проекта, рассказала о том, почему в отличие от стран ЕС у нас до сих пор сохранился этот вид наказания для женщин, могут ли его отменить и в каких условиях они сейчас находятся.

– Татьяна, как возникла идея проекта?

– Есть такое понятие – социальный театр, который у нас, к сожалению, не особенно развит. Одна из причин – у креаторов часто не хватает интереса к социальным темам, и вообще считается, за них берутся исключительно ради грантов. Меня же острые темы будоражат. В 2013-м взялась сразу за две: медицина и милиция. И когда собирала материал для пьесы “Моя милиция меня”, харьковские правозащитники обмолвились, что в Качановской колонии содержатся 24 пожизненно заключенные женщины. Сразу поняла: непременно об этом напишу. Летом 2018-го возникла идея создать документальную оперу о пожизненницах, и композитор Золтан Алмаши, с которым знакомы лет восемь, поддержал затею.

На данный момент осужденных на пожизненное 22, у четырех из них я взяла интервью. Безусловно, проект направлен на помощь не только женщинам, но и мужчинам. Однако для меня как драматурга важно было максимально локализовать тему: когда есть конкретика, высказывание получается более внятным.

Сначала планировали, что постановка будет камерной. Затем ее масштабы стали расти в геометрической прогрессии. Подключился режиссер Максим Голенко, который обычно не разменивается по мелочам, – и нас окончательно настиг размах.

Подросла и правозащитная часть проекта. Он будет представлен в четырех городах – Одессе, Харькове, Киеве и Днепре, в нем примут участие известные правозащитники из Украины и других стран. В Харькове и Киеве пройдут полноценные научно-практические конференции.

Очень рассчитываем, проект принесет ощутимую пользу и заденет людей за живое в той же степени, что меня и моих коллег.

– Давайте поговорим о сюжете. Это четыре истории женщин, с которыми удалось пообщаться в колонии?

– Был вариант написать четыре последовательные истории. Но в этом случае сложно повышать драматическое напряжение: после убийства невозможно, как ни в чем ни бывало, начинать новый рассказ. Пришлось четыре истории рассказывать одновременно: с драматургической точки зрения это был огромный вызов.

И, конечно, пришлось делать театр в театре.

– Что это значит?

– Представьте, вы приезжаете в колонию. Слушаете истории осужденных, сопереживаете. И в то же время постоянно задаетесь вопросом: а вам сейчас говорят правду? Насколько ваша собеседница мифологизирует свою биографию? Выдает желаемое за действительное?

Я отдавала себе отчет: со мной, а порой и с собой, собеседницы могут быть не до конца честны. Тогда разговор с человеком “со свободы” превращается в своего рода спектакль.

– Какой будет кульминация в опере?

– Это предсказуемо: убийства. И прописывать их было сложнее всего. К счастью, на проекте имеется психоаналитик, и когда я дошла до сцен насилия, поняла, что без нее не справиться. Позвонила и попросила “расколдовать”.

В пьесе четыре героини, истории у всех разные. И важно было не просто их пересказать. Я искала ответ на вопрос: почему все так произошло?

– Кого убивают?

– Людей. Люди убивают людей.

– Понимаю, что рассказать очень подробно вы не можете, но все-таки скажите: какой финал? Чем все заканчивается?

– Я сделала одну из героинь  – принцессой, заточенной в башне, Рапунцель.

– Сидит и ждет принца?

– Сидит и ждет, когда принц раз в два месяца приедет на долгосрочное свидание. В конце она освобождается от косы, которая делает ее беспомощной – и уходит из башни. Это финал “театра в театре”. За которым следует уже настоящая, очень отрезвляющая, концовка.

– За какие преступления они осуждены, ваши доноры историй?

– Одна – за убийство, вторая – за двойное убийство, они обе признают свою вину. Еще две утверждают, что не убивали, а находились рядом со своими мужчинами во время совершения ими преступления. Надеясь уменьшить степень своей вины, те частично переложили ее на своих женщин.

– Вы знакомились с их делами, читали приговоры? Понимаете, где вам соврали?

– Документы, доступные для изучения, часто мало что проясняют: интуитивно понимаешь, что в них – результат наслаивания одной лжи на другую. Да в данном случае и не было задачи проводить полноценное расследование.

Я – эмпат. Все понимаю, даже вижу, где приврали – и все равно сочувствую. Тем более, женщины, с которыми общалась, – не серийные убийцы.

Знаете, я бы даже Чикатило попыталась понять – но никогда не призывала бы его выпустить на свободу. А из украинских пожизненниц никто даже не приблизился к его результату. Ну посадите вы их на 20, 25 лет – на какой-то срок. К сожалению, в отечественном законодательстве нет такой градации: максимум на 15 – а потом сразу пожизненно.

– Хотите сказать, слишком суровое наказание? Но очевидно у суда были основания для такого решения. А сколько им лет, вашим девочкам?

– На момент совершения преступления троим было от 20 до 30 лет. Четвертая была осуждена в 41, сейчас ей около 60. Харизматичная, с непростой судьбой. Это ее четвертая судимость. Первый приговор получила за то, что убила своего насильника.

Мать – “закрытая тема”, отец умер. Воспитывала бабушка, которая все время проводила в церкви, ребенок рос на улице. И вот сейчас, как когда-то бабушка, остро нуждается в вере: видимо, другого инструмента выстроить внутренние рамки у нее нет.

Непростой характер, и общаться было непросто. Да и ей с самой собой, думаю, приходится нелегко. Когда впервые общались, говорит: “Даже не представляете, как хорошо сидеть в одиночке”…

– В начале марта ЕСПЧ вынес решение по делу пожизненно осужденного украинца Владимира Петухова “Петухов против Украины”, в котором осудил практику пожизненных приговоров, поскольку “в Украине нет реалистической перспективы освобождения от этого наказания”. И призывает внедрить у нас практику досрочного освобождения пожизненно заключенных. Поддерживаете такое решение?

– В целом – да.

– А вы не боитесь, что законодательство гуманизируют настолько, что одновременно сотни человек, осужденных пожизненно, выйдут на свободу?

– Полагаю, по каждому случаю должна быть проведена тщательная экспертиза, и принято решение, кого можно отпускать, кого нельзя, а кого, возможно, лучше сразу направить на психиатрическое лечение.

Надеюсь, есть умные, компетентные люди, способные принять взвешенное решение. Тем более, что среди приговоренных к пожизненному, имеются и невинно осужденные. Только исправить судебную ошибку нельзя: нет механизма пересмотра дел. Об этом правозащитники мирового уровня, присоединившись к нашему проекту, тоже будут публично говорить.

В 2010 году Верховный Суд Украины был лишен полномочий пересматривать эту категорию дел. Поэтому юристы предлагают депутатам все-таки проголосовать за законопроект 2033 а, направленный на внедрение специального юридического механизма для пересмотра приговоров по уголовным производствам, в которых люди осуждены без надлежащей доказательной базы и до сих пор отбывают наказание. Он даст шанс незаконно осужденным бороться за справедливость.

Любовь Кушинская – пока первая и единственная женщина, которая добилась помилования. Но не забывайте: она отсидела более 20 лет.

– Законопроект был подан еще в 2015 году, а в прошлом его приняли в первом чтении. Месяц назад его снова внесли в повестку, но до рассмотрения дело так и не дошло. Как вы думаете, почему?

– Мне сложно об этом судить. Надеюсь, этот документ, который правозащитники называют “законопроектом последней надежды”, все же рассмотрят. Проект “Довічно важливо” направлен в том числе и на это.

– Любовь Кушинская участвует в вашем проекте?

– Нет, но нам помогает человек, который способствовал ее освобождению, – народный депутат Александр Грановский. А вообще, проект реализуется при финансовой поддержке Европейского Союза в рамках программы Culture Bridges. Нашим международным партнером является European Prison Litigation Network – сеть практиков и исследователей, работающих на повышение уровня судебной защиты основных прав заключенных в государствах-членах Совета Европы. Плюс мы работаем в тесном сотрудничестве с Харьковской правозащитной группой.

– В отличие от европейских стран, в Украине женщин приговаривают к пожизненному заключению. В то же время никто не говорит, что осуждены невиновные…

– Более того, среди бывших стран СНГ наше государство является единственным, где этот вид наказания все еще существует.

Да, по мнению правозащитников, среди украинских пожизненниц нет невинно осужденных. Однако есть те, чья степень вины не соответствует такой суровой мере. Нет, мы не оправдываем убийц. Но актуализируем такое понятие, как справедливое правосудие.

– Сейчас все-таки предлагают отменить пожизненное только для женщин. Как считаете, такая законодательная инициатива оправдана?

– Научный факт: женщины менее склонны к проявлению агрессии, чем мужчины. Статистика это подтверждает: женщины на сегодня составляют всего 1% от общего числа пожизненно заключенных. Тем не менее, в данном вопросе я бы не делала акцент на гендер.

– В реальной жизни родные приезжают к заключенным, поддерживают их?

– К кому-то да, к кому-то нет. Кстати, неформальный статус осужденной на пожизненное заключение, вопреки стереотипу, определяется не количеством ходок и наколок – а исключительно тем, получаешь ты передачи или нет.

Тронуло, что и руководство колонии, и психологи, если видят, что у кого-то из заключенных депрессия, сами звонят родственникам, просят общаться с женщинами.

– А мужья у кого-то из пожизненниц есть?

– Две женщины, с которыми я там познакомилась, вышли замуж, уже отбывая срок. В “ПЕНИТА. опере” прозвучит история знакомства одной из пар.

– Они могут рожать? Там предусмотрены условия для матерей с детьми?

– В Качановской колонии – нет. Если у пожизненно осужденной появится ребенок, ее переведут в другую колонию – в Одессе или Чернигове. Впрочем, пока прецедентов не было.

– У заключенных есть доступ к мобильным телефонам, интернету?

– Есть установленные часы, когда они могут позвонить – по телефону, скайпу. Одна из осужденных так со мной связывается. Пишет мистические рассказы, даже давала почитать.

– А какие в целом условия их содержания?

– Жилье, питание, работа есть. Некоторые имеют даже больше, чем на свободе.

Помещения, в которых они живут, по три-четыре человека, ничем не напоминают камеры: скорее комнаты в общежитии. “Баяны” на окнах имеются, а решеток на окнах я там не увидела.

То есть, в целом условия нормальные. К тому же, девочки есть девочки: покрасили стены в розовый цвет, занавесочки на окна повесили. Говорят мне: “Таня, посмотрите, как у нас в комнате хорошо”. А у меня аж сердце сжимается…

– Пожизненниц содержат отдельно, в “зоне в зоне”. Как вы считаете, как бы им жилось в общей зоне?

– Насколько мне известно, была такая идея: перевести пожизненниц в общую зону, где сидят первоходки. И, насколько знаю, те стали протестовать.

В любом случае, осужденным на пожизненное в любом другом месте было бы намного сложнее. Жёстче. Они и сами об этом говорят.

На пожизненном у женщин относительно неплохие отношения и друг с другом, и с администрацией. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

– Может вам просто ничего другого не показали?

– Возможно. Однако, в любом случае, главная проблема тут – не в межличностных конфликтах, а в том, что они оттуда больше не выйдут. И главный конфликт в пьесе – между пожизненно осужденными и обществом.

Когда человека сажают на 10 лет, ожидается, что он, отбыв срок, искупит свою вину и выйдет исправившимся. А что мы ожидаем, когда человека приговаривают к пожизненному заключению?..

Рассматривая дело “Петухов против Украины”, ЕСПЧ вынес решение о том, что пожизненное заключение равносильно пыткам. Готовы ли мы всех этих людей пытать и дальше? Мы просто не знаем, что с ними делать, – и, сажая до конца жизни, расписываемся в собственном бессилии.

– Что вы предлагаете с ними делать?

– Ресоциализировать. Кого-то – лечить.

– Но не всех же лечить?

– Всех. Вопрос лишь в том, каким должно быть это лечение. Есть условно здоровые невротики – и им достаточно помощи психолога. А есть люди, которым необходим психиатр и серьезные препараты.

– Вы пробовали пообщаться с семьями потерпевших?

– Не общалась: их поймет любой, это не предмет для исследования. Лично мне важно было понять, что случилось с людьми, которые убили, как они к этому пришли.

– Раньше таким заключенным отказывали в получении высшего образования, мотивируя тем, что они не могут лично присутствовать в вузах. Правозащитники неоднократно подчеркивали, что это нарушает статью 14 Европейской конвенции о запрете дискриминации, в частности относительно доступа к высшему образованию. Нынешние технологии предполагают различные формы обучения, в том числе дистанционную. Есть ли у женщин, с которыми вы общались, доступ к образованию?

– Из тех, с кем я общалась, высшего образования ни у кого нет и доступа к нему – фактически, тоже. Возможно, в теории кто-то и мог бы учиться заочно. Только, во-первых, на данный момент не вполне понятна область применения полученного образования. Да и его цена для любой осужденной просто запредельная – при их зарплатах на “швейке” в максимум 400 гривен.

– Вы готовы к тому, что общество может отреагировать на ваш проект негативно?

– Разумеется. Не исключено, процентов 70 зрителей воспримут постановку в штыки – включая некоторых осужденных: 25 апреля планируем показать “ПЕНИТА. оперу” в Качановской колонии. В связи с этим участникам проекта немного не по себе. Мне тоже: в какой-то момент поняла, что могу кого-то из пожизненниц ранить. Но что поделаешь, такой уж он – документальный, социальный театр. Иногда, чтобы что-то вылечить, приходится делать больно.

Татьяна Бодня, для “Цензор.НЕТ”

Фото: Наталия Шаромова, “Цензор.НЕТ”

Фото из колонии и с репетиций спектакля: Руся Асеева

Джерело: “Цензор.НЕТ”