ТАТЬЯНА КИЦЕНКО для журнала «КРИТИКА»
Март 2017
Человек ко всему привыкает, и все же это непросто – жить в стране, где идет война. Многие о ней честно не пишут, у меня же была потребность честно написать – переосмысливая проблемы по мере их поступления. Написать не для какого-то режиссера или театра, а чтобы дать выход собственным чувствам. Впрочем, неудобных вопросов от этого не меньше – и на них, так или иначе, приходится отвечать.
Вопрос №1: Вы пишете о Майдане: так вы там стояли?
Не только стояла, но и прыгала, махала ленточкой, что-то скандировала. В 2004-м. Во время второго Майдана собирала интервью, работала над пьесой – и считаю эту практику гораздо более продуктивной. Каждый должен делать свое дело.
К тому же, я утратила былую доверчивость. Остро реагирую на манипуляции – треш под слоем ярких слоганов. Слоганы, как полиэтилен, не разлагаются, треш отравляет организм, вызывает мутации – но каждый раз подается как продукт, который сделает нас счастливыми.
Пока революция не произойдет в каждой отдельной голове, считаю, Майданы практически обречены.
Вопрос №2: Вас не смущает, что пока вы в комфорте пишете пьесы, на Востоке Украины идет война?
Митця в утилитарном обществе постоянно мучит комплекс неполноценности: ему кажется, он не производит ничего «полезного», а быть полезным и хочется, и вроде как должен. А сейчас, в военное время, многие и вовсе меняют профиль деятельности: кажется, в качестве солдата, депутата или волонтера они будут «полезнее».
Как по мне, митець должен всего три вещи: чувствовать, думать и писать. И то – себе. И, создавая, нести ответственность за собственное высказывание: в стремлении оправдать чужие ожидания, мы очень рискуем сделать нечто ординарное, недопрожитое, на потребу дня.
Мне одинаково не интересны как беззубые открытки «Поздравляю!», так и конъюнктурные перформансы на злобу дня. Театр, которым действительно стоит заниматься, озвучивает стыдное, замалчиваемое, недовысказанное, запрятанное в подсознание отдельного человека и общества в целом: по сути, все это и является настоящей причиной всех наших воспалений и гнойников. Настоящий театр – это психотерапия и огромный внутренний труд для всех его участников, включая зрителей. Такое искусство делает нас сильнее: что там, практически непобедимыми.
Вопрос №3: Насколько честно в нынешней ситуации сохранять нейтралитет?
«Самые жаркие уголки оставлены в аду для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохраняет нейтралитет». Так считал Данте. Его нет уже 700 лет, а я чувствую, как он давит на меня силой своего авторитета.
Но вот смешно: я не верю в придуманный патриархальными религиями ад и считаю дуалистическое сознание пережитком. Я не знаю, как понять, наступило время «величайших нравственных переломов» или нет, и если наступило, то для кого. И без понятия, являются ли мои жалкие попытки сохранять нейтралитет тем, что имел в виду Дуранте дельи Алигьери.
Почти уверена, что этой своей фразой Данте просто хотел оправдать собственную слабость. Потому что в «горячие» времена, когда всех колотит, так и тянет впасть в панику, истерику и крайности: мир аккуратно распадается на «ч» и «б». Успокоиться и попытаться объективно оценить происходящее до невозможности сложно.
Нормальное общество в таких случаях использует скрытые резервы: как из рукава Василисы Премудрой, на социально-политической арене появляется интеллигенция. При правильном подходе это ум, честь и совесть, арбитр и независимый эксперт нашей эпохи. Правда, у нас пока всё немного иначе: основные силы интеллигенции уходят не на формирование общественного мнения, а на удовлетворение базовых потребностей. И почему-то эта унизительная ситуация всем кажется вполне естественной.
Вопрос №4: Возможен ли в театре подлинный документализм?
Конечно. Вот я, например, люблю полных и голых актеров на сцене. Актриса в белом лифчике и панталонах – не помню ни фамилии, ни кого она играла в спектакле Жолдака «Гамлет. Сны» – стоит перед глазами до сих пор. Трясущий животом и сиськами практически обнаженный Дионис в «Горе Олимп» Яна Фабра заворожил меня так, что я посмотрела 24-часовой спектакль до конца.
Театр – реальность по определению искусственная, и любая настоящесть придает ей правдоподобие и пронзительную остроту. Даже не-актеры в доковских постановках могут обмануть. Тогда как тело – старое, больное, слишком большое или худое – соврать не может и расскажет о человеке, который им пользовался в течение жизни, всё. Вот он: подлинный документализм.
Кстати, кинорежиссер Александр Тарануха хотел снять фильм об узниках «Освенцима», однако ему не удалось найти актеров нужной комплекции: концлагерную худобу не сымитируешь.
Вопрос №5: Зачем вам документальная драма?
Очевидно, чтобы фиксировать действительность. Только какой бы ее подвид не использовали, какую бы тему не брали, главный принцип всегда один: максимальная объективность. Можно найти интересных людей, собрать крутые интервью и соблюсти все правила работы с вербатимом, однако все это теряет смысл, если автор изначально принимает чью-то сторону, ретуширует правду, передергивает смыслы – оценивает.
Написание документального текста – работа не только с собственным подсознанием, но и исследование. Конечно, результат эксперимента зависит от позиции наблюдателя, человек по определению субъективен; и все же попытаться приблизиться к объективному идеалу всегда стоит.
Существуют разные подходы к написанию документальных пьес: часто это собранные в определенную композицию фрагменты вербатима. Лично мне больше нравится брать куски реальности и соединять так, чтобы стала видна вся их абсурдность и сюровость. Можно с метафорой. Получается некий коллаж: мультижанровый текст, ставить который для режиссера – такой же вызов, как и для меня – писать.
Вопрос №6: Наколько «Женщины и снайпер» отражает ваш личный опыт?
В «Заводном апельсине» от тяги к насилию Алекса лечили сценами насилия – и ставили на глаза распорки, чтобы не жмурился во время особо мерзких моментов. Я тоже ставила себе распорки и документировала – то, что наблюдала вокруг и что происходило во мне. Фактически, «Женщины и снайпер» – самая личная из написанных мною пьес.
Чтобы писать на тяжелые темы, они должны заводить. Нужна большая внутренняя сила, смелость, желание идти до конца. И полное отсутствие жалости к себе.
Теория драмы говорит, от начала к концу герой должен меняться. Пожалуй. Однако, считаю, от начала к концу должен меняться, прежде всего, автор.
Вопрос №7: Ваш текст явно экспериментальный. А как насчет «хорошо написанных пьес»?
До недавнего времени я была готова их писать – нормальные пьесы. Однако сейчас понимаю, что в этом нет никакого смысла. Во-первых, их было достаточно создано до сих пор. Во-вторых, эра масс-маркета медленно, но верно уступает место эпохе самобытности – неформата.
Конечно, драматург при желании может писать в коллаборации или на заказ. Тем не менее, как 20 минут в день человеку необходимо побыть одному, так и автору периодически необходимо писать «для себя» – странные, сложные, безбашенные тексты без оглядки на ограничения и матчасть. Честный эксперимент развивает автора, режиссера и, как следствие, – театральный процесс в целом.
Вопрос №8: Почему мировая премьера «Женщины и снайпер» прошла в Магдебургском, а не каком-нибудь украинском театре?
Потому что наши театры все еще ориентированы на масс-маркет. И, возможно, українські театральні діячі не всегда осознают, однако многие из них заражены вирусом самоцензуры. Старинные ментальные установки «кабы чего не вышло» и «шо люди скажуть?», кажется, неискоренимы. Тех, кто не вписывается в спокойный, сформировавшийся за два с лишним века театральный колхоз, десятилетиями выживают, гнобят, ломают и проходятся сверху катком. Элементарный инстинкт выживания заставляет митців быстро понимать, как надо, и красиво вписываться в общую картину.
Очевидно, поэтому у нас так хорошо знают, каким должен быть театр. Драматурги – как писать, режиссеры – как ставить, актеры – как играть, зрители – сколько аплодировать после спектакля. Только во всем этом нет жизни, как в сексе по вторникам и четвергам: от него всех давно воротит, зато регулярный и безопасный.
Мне тоже много рассказывали, как и что писать. Только если бы я каждый раз оглядывалась на чужое мнение, с пьесами очень быстро было бы покончено. Только ты формируешь свою жизнь, ты решаешь, что и как делать, ты определяешь свой собственный вектор – и уже от него отталкиваешься. Это непросто. И все же, на мой взгляд, единственное, что работает.
Пьеса Татьяны Киценко «Женщины и снайпер» вошла в число победителей «Коронации слова» (Киев, 2015), получила гран-при на конкурсе «Свободный театр» (Лондон-Минск,2016), была поставлена в рамках фестиваля «Дикий Восток. Явление Украина» (Магдебург, Германия, 2016, режиссер – Александра Сенчук).
Полностью статью читайте на сайте:
https://krytyka.com/ua/articles/vid-pochatku-do-kintsya-avtor-maie-zminyuvatysya
